Питер, державший на плечах Ту Смолла, обнимавший Покетса и окруженный со всех сторон Потерянными Мальчиками, не заметил его. Ликование продолжалось до тех пор, пока Руфио не очутился на земле и не издал воинственный петушиный клич, заставивший всех разом обернуться. Он рванулся к Питеру с высоко поднятым мечом.

Все Потерянные Мальчики в испуге бросились врассыпную. Питер оставил Покетса и ссадил с плеч Ту Смолла.

— Защищайся, Питер Пэн! — закричал Эйс.

Но было слишком поздно. Руфио уже вскочил на Питера, который пригнулся, чтобы взлететь.

Потом, к изумлению всех, Руфио бухнулся на колени. Слезы градом катились по его смуглому лицу, рыжие волосы были всклокочены, а в глазах отразилось нечто, напоминавшее агонию и благоговейный трепет.

— Ты — это он, — признал он, тяжело дыша. — Ты — тот самый Пэн. – Он протянул Питеру меч. — Он твой. Возьми его, весельчак. Ты можешь летать, ты можешь драться, ты можешь...

Он не договорил. Его душил ком в горле. На его лице были написаны разочарование, возмущение и обида, но в то же время и восхищение. Питер принял меч, отошел в сторону и начертил им на земле линию. Питер и все Потерянные Мальчики оказались по одну сторону черты. Руфио один стоял по другую.

Он поднялся на ноги и пересек ее. Мальчик и мужчина посмотрели друг на друга, улыбнулись и обнялись.

Потерянные Мальчишки окружили их и радостно зашумели.

В тот вечер состоялись торжества в честь Питера Пэна. Потерянные Мальчики разрисовали себя во все немыслимые цвета, надели лучшие свои костюмы, ели самые излюбленные кушанья, пока не наелись до отвала. А потом были индейские пляски с факелами, которые озарили темное небо на несколько миль вокруг. Улюлюкая и подпрыгивая, они образовали кольцо из огней. Они устрашающе бряцали своим оружием и воздевали руки к небу, пели песни на тарабарском языке. Питер был центром внимания. Его снова и снова просили повторить воздушные номера. Он с удовольствием выполнял их, изображая катящиеся бочки, делая «мертвые петли», «штопор» и еще всякие фигуры высшего пилотажа. И все это производилось с такой отвагой, что временами он задевал концы ветвей и кончики травинок. За каждым номером раздавались требования сделать другой. И чем безрассуднее был первый трюк, тем более настойчивыми были требования произвести следующий с неменьшим мастерством. Питер смеялся, шутил, играл с каждым в отдельности и со всеми вместе. К нему вернулось его радостное и удивительное мальчишество. И только в памяти, как в калейдоскопе, изредка возникали отдельные обрывки и осколки воспоминаний о том, кем и чем он был раньше.

Разве мог он теперь когда-нибудь бросить все это! Разве могло что-нибудь на свете заставить его отказаться от этого!

В конце концов, уже ближе к утру, когда неверлэндские луны стали клониться к западу, а на востоке побледнели звезды, Питеру вдруг пришло в голову, что он давно уже нигде не видит Тинк. Некоторое время она была с ним, веселясь вместе с остальными, но в какой-то момент торжества вдруг исчезла.

Питер полетел к Дереву Никогда. Он звал ее, полагая, что она решила поиграть с ним в прятки. Он взлетел к самой верхушке древнего дерева и опять спустился к его подножию, так и не отыскав Тинк. Он облетел все вокруг, но нигде не видел ее.

Наконец он подлетел к маленьким часам, увитым виноградом, которые служили ей домиком. Когда он пролетал мимо них, он позвал ее, но ему никто не ответил. Внизу Потерянные Мальчишки продолжали свои дикие пляски, и их сумасшедшие крики проникали в глубокую тишину древних ветвей Дерева Никогда. Питер сел на ветку и наклонился так, что его глаза пришлись как раз на уровне домика Тинк. Он заглянул вовнутрь.

Тинкербелл сидела к нему спиной, уронив голову на руки. Ее плечи вздрагивали. Питер смутился и нахмурился, поняв, что она плачет.

— Тинк? Тинк, что ты? — спросил он встревоженно.

Она не ответила. Комната ее была наполнена разными странными вещами. Раскрытый бумажник служил ей ширмой для переодевания, катушка ниток была стулом, ключи — вешалками для одежды, а потерянные кем-то монеты и несколько красных оберток от жвачки — украшениями. Водительские права висели на стене, как фамильный портрет.

Большинство этих вещей принадлежало когда-то, конечно, Питеру, но когда он снова стал маленьким мальчиком, то не узнал их.

— Тинк? — повторил он, на этот раз более настойчиво. — Что случилось? Тебе больно?

Она перестала плакать.

— Нет. Просто волшебная пыль попала мне в глаз, вот и все.

— Давай я тебе помогу, — предложил он, вытаскивая свой кинжал.

Тинк, не поворачиваясь к нему, покачала головой.

— Тебе грустно, Тинк? — спросил он.

— Нет. Пожалуйста, уходи.

Питер вдруг оживился.

— Тебе нужен светлячок? Или мокрая паутинка? Я знаю: Ты больна! Тебе надо поставить градусник. Градусник тебе поможет.

— Нет, ничего подобного.

Питер не слушал.

— Так, между прочим, Нибс вылечил девочку Уэнди, когда Тутлс ранил ее. Никаких «спасибо». Нибс запихнул ей в рот градусник, и она выздоровела. Разве ты не помнишь?

Тинк перестала плакать и кивнула.

— Помню, как ты говорил голосом Хука и спас того огромного ужасного Тайгера Лили и заключил мир с индейцами.

— О, да, конечно, — сказал Питер, несколько заважничав. — Эй, вы, увальни! — сказал он, здорово имитируя голос Хука. — Освободите ее! Да перережьте веревки, и пусть она убирается! Быстро, вы слышите, или я проткну вас своим крюком! — Он весело засмеялся. — У нас были самые замечательные приключения, разве не так, Тинк?

Тинк подняла свою лохматую головку. Не оборачиваясь, она с некоторым сомнением голосе спросила:

— Питер, а ты помнишь свое последнее приключение? Когда... когда надо было спасти своих детей?

Питер заморгал, смутившись, а затем пробубнил:

— А что, у Питера Пэна есть дети?

Тинк подошла очень тихо...

— Ответь мне на один вопрос: что ты делаешь в Неверлэнде?

Он снова засмеялся.

— Это же очень просто. Чтобы быть Потерянным Мальчиком и никогда не вырасти. Драться с пиратами и задувать звездочки на небе. Спроси меня еще о чем-нибудь. Давай, мне нравится эта игра.

— Ох, Питер, — прошептала она.

Тинк поднялась и посмотрела ему в глаза.

Тогда ее огонек разгорелся и стал таким ярким, что Питер вынужден был отпрянуть от дверцы ее домика и сощурить глаза. В этот момент его тень неожиданно исчезла, испугавшись того, что увидела. Домик Тинк вдруг стал разваливаться на части. Питер ужаснулся и вытаращил глаза. Свет все разгорался, занимая все больше пространства — как будто с неба упал небольшой осколок солнца.

И сразу же Тинкербелл выросла до таких же размеров, что и Питер. Она больше не была крошечной букашкой, и остатки ее домика остались лежать на ее голове и плечах.

Ее улыбка была чудесной.

— Это было мое единственное желание, — сказала она.

Питер смотрел на нее. Она была такой... огромной. На ней было длинное кружевное платье с мягкими складками, которое развевалось на ночном ветерке. Ее глаза искрились, а волосы мерцали, как будто посыпанные мелкими звездочками.

Она не только просто стояла на месте, она что-то делала с Питером, только изнутри. Он не мог понять, что именно.

Он хотел сказать что-то, но она быстро поднесла палец к его губам, не дав заговорить.

Потом она шагнула к нему, обхватила его руками за талию и приблизила к нему свое лицо.

Питер, который теперь, как ни крути, был мальчиком, с удивлением посмотрел на нее.

— Что ты делаешь?

Тинк приставила свой нос к его.

— Я хочу поцеловать тебя.

Питер улыбнулся и протянул ей согнутую руку. Потому что, когда он был мальчишкой, наперстки и пуговицы всегда означали поцелуи. Именно что-то в этом роде он и ожидал получить теперь от Тинк.

Но Тинк положила ему в руку свою ладонь, прижалась к нему, потянулась губами к его губам и поцеловала его по-настоящему.

Потом она снова отшагнула от него.